Когда ты сидишь на полу

Когда ты сидишь на полу, с распущенными волосами, такая грустная и «развязная», запиваешь кольца сигаретного дыма игристым вином из прозрачного, как небо, бокала и рассуждаешь о смысле жизни, сексе и любви, то, что я могу тебе ответить на этот вечно остающийся без ответа вопрос: что такое любовь?
Да, любовь - это секс.
И пусть улюлюкающая от маразматической скуки толпа размазывает по асфальту мои сокровенные мысли об этом или другом предмете, для которого разочарованное человечество не придумало лучшего имени. Меня не раздражает их истерически пошлый смех, сдобренный смачной порцией отборного мата и слащавыми рассуждениями о нравственных устоях безнравственной семьи. Я не впущу их испачканные надрывными сплетнями и абортной кровью руки в запредельные отсеки моей парапсихической души - и разве может быть иначе?!
Разве может мужчина, опустившийся до слюнявого чтения не предназначенных ему писем, судить о нравственности или безнравственности подглядывания в замочную скважину? Всё равно то, что он увидит там, не вызовет у него ассоциаций с возвышенным и небесным стремлением к совершенству. Я вижу его искривленное в брезгливой гримасе лицо, произносящее это подобранное на улице ругательно скользкое слово: секс.
Разве может женщина, оценивающая отношения между людьми количеством подаренных безделушек и выстиранного дерьма, рассуждать о нравственности или безнравственности пролитой на ладонь росы любви? Я вижу ее смачно связанные в бантик губки, цедящие это пискливо бордельное слово - секс.
Но тебе, взъерошенной этой неопределенностью духа, бросающей мне в лицо раздражительно скомканные обвинения в разврате и нелюбви, я отвечу, что любовь - это секс.
И ты можешь, ругаясь, повторять, что я «старый развратник» и «отвратительный тип», что я ничего не понимаю в жизни и любви, что любовь - это когда двое сумасшедших бегут навстречу друг другу, чтобы посмотреть друг другу в глаза и спросить: «Ты со мной еще дружишь?» Что любовь, это когда двое обезумевших от счастья разбегаются в разные стороны, чтобы вдали друг от друга рыдать над не последним невысказанным чувством. Я всё равно, отвечая, употреблю это самое неподходящее к возвышенному и прекрасному слово.
Я не буду аргументировать это нелепое утверждение еще более нелепыми доводами. Я просто подарю тебе совсем небольшой, совсем неяркий и совсем несильно пахнущий цветок и расскажу тебе его короткую историю, умещающуюся в одно сложноподчиненное предложение: я сорвал этот цветок в горах, чтобы подарить тебе. Конечно, я мог бы рассказать эту историю и подлиннее. Я мог бы рассказать о том, как десятки людей прошли по этой дороге, не обратив на него внимание. Я мог бы рассказать о том, что если бы я или ты его не сорвали, то на его месте на другой год выросло бы много таких же ничем не примечательных цветков; но тогда их вероятнее всего заметили бы, составили бы из них восхитительный букет, и какой-нибудь другой влюбленный, вроде меня, идиот подарил бы его своей единственной возлюбленной, рассуждающей о смысле жизни, секса и любви.
Но я не буду рассказывать тебе этой грустной истории. Я только скажу тебе, что если этот цветок поставить между двумя свечами, зашторить окна и погасить свет - то мы увидим это самое восхитительное зрелище... Нет, нет, я не буду повторять этого затасканного слова. Ведь не моя вина, что человечество пока не придумало более подходящего. Я просто скажу, что я люблю, что я не могу без тебя. Что только на фотографии цветок никогда не завянет, и свечи никогда не погаснут. Если она, фотография, никогда не попадет в чужие, грязные руки, для которых все, что изображено на ней, умещается в это одно до ужаса короткое, как плевок из толпы, слово, состоящее всего из четырех букв.А может ты и права: любовь - это расчесывание волос, пахнущих экзотическим шампунем и ожидающими своего звездного часа эдельвейсами. Только знать об этом должны лишь мы, двое, и никто другой.